class="p1">— Не будем убегать, как будто мы побеждены, мама, — сказала Синтия. — Может быть, это и логика, но я, например, могу понять то, что сейчас сказал мистер Роджер Хэмли; и я читала некоторые из книг Молли, и серьезные они или нет, я нашла их очень интересными — более интересными, чем мне теперь кажется «Шильонский узник». Я убрала «Узника» с полки, чтобы освободить место для «Джонни Гилпина», [50] своей любимой поэмы.

— Как ты могла говорить такую чушь, Синтия! — сказала миссис Гибсон, когда девушки поднимались вслед за ней наверх. — Ты прекрасно знаешь, что ты не тупица. Это очень хорошо — не быть синим чулком, потому что в приличном обществе таких женщин не любят, но принижать себя, но противоречить всему, что я говорила о твоей любви к Байрону, к поэтам и поэзии, и притом не кому-нибудь, а мистеру Осборну Хэмли!

Миссис Гибсон говорила с редким для нее раздражением.

— Но, мама, — ответила Синтия, — я или тупица, или не тупица. Если я тупица, я сделала правильно, признавшись в этом, а если я не тупица, значит тупица — он, раз не понял, что я шутила.

— Ну… — произнесла миссис Гибсон, слегка озадаченная этой речью, ожидая какого-нибудь разъясняющего дополнения.

— Только если он тупица, его мнение обо мне ничего не стоит. Так что в любом случае это не имеет значения.

— Ты совершенно запутала меня своей бессмыслицей. Молли стоит двадцати таких, как ты.

— Я совершенно согласна с тобой, мама, — ответила Синтия, оборачиваясь, чтобы взять Молли за руку.

— Да, но это несправедливо, — сказала, все еще раздраженная, миссис Гибсон. — Подумай о том, какое ты получила образование.

— Думаю, я скорее согласилась бы быть тупицей, чем синим чулком, — заметила Молли, которую это определение несколько раздосадовало, и досада все еще мучила ее.

— Тише, они уже идут: я слышала, как стукнула дверь столовой. Я вовсе не хотела сказать, что ты синий чулок, дорогая, не надо смотреть так сердито. Синтия, душа моя, где эти прелестные цветы — анемоны, кажется? Они так прекрасно подходят к твоему цвету лица.

— Ну же, Молли, брось свой серьезный и задумчивый вид! — воскликнула Синтия. — Разве ты не понимаешь — мама желает, чтобы мы улыбались и были любезны.

Мистеру Гибсону подошло время отправляться с вечерними визитами, и молодые люди рады были подняться в приятную гостиную с ярким огнем в маленьком камине, удобными креслами, которые, при таком небольшом обществе, можно было сдвинуть у огня, с доброжелательной хозяйкой и хорошенькими, приветливыми девушками. Роджер направился туда, где стояла, вертя в руках маленький каминный экран, Синтия.

— В Холлингфорде, кажется, скоро состоится благотворительный бал? — спросил он.

— Да, в Пасхальный вторник, — ответила Синтия.

— Вы, верно, будете там?

— Да, мама собирается взять туда нас с Молли.

— Вам это будет очень приятно — быть там вместе?

В первый раз за время этой краткой беседы она подняла на него глаза — настоящее, искреннее удовольствие светилось в них.

— Да. То, что мы будем там вместе, и есть самое приятное. Без нее мне было бы скучно.

— Значит, вы с ней большие друзья?

— Я никогда не думала, что кого-нибудь буду так любить — из девушек, я хочу сказать.

Она добавила эту оговорку со всей сердечной простотой, и в полной сердечной простоте он понял это.

— Я очень хотел это знать. Я так рад. Я часто думал, как вы будете ладить между собой.

— Думали? — спросила она, снова поднимая на него глаза. — В Кембридже? Вы, должно быть, очень привязаны к Молли!

— Да, очень. Она была с нами так долго и в такое время! Я смотрю на нее почти как на сестру.

— И она очень привязана ко всем вам. Мне кажется, что я знаю вас всех, оттого что так часто слушала ее рассказы.

«Вас всех!» — она сказала это, сделав ударение на слове «всех», давая этим понять, что оно включает в себя умершую наравне с живыми. Роджер с минуту помолчал.

— Я совсем ничего не знал о вас, даже по слухам. Поэтому вам не следует удивляться, что я немного побаивался. Но как только увидел вас, сразу понял, как оно должно быть. И это было такое облегчение!

— Синтия, — позвала миссис Гибсон, решив, что младший сын уже получил свою долю тихой, доверительной беседы, — иди сюда и спой мистеру Осборну Хэмли ту маленькую французскую балладу.

— Какую, мама? «Tu t’en repentiras, Colin»?

— Да. Это такое милое, шутливое предупреждение молодым людям, — сказала миссис Гибсон, улыбаясь Осборну. — Там в припеве говорится:

Tu t’en repentiras, Colin,

Tu t’en repentiras,

Car si tu prends une femme, Colin,

Tu t’en repentiras. [51]

Этот совет может быть очень уместным, когда касается жены-француженки, но я уверена, он не относится к англичанину, который думает о жене-англичанке.

Если бы только миссис Гибсон знала, каким в высшей степени mal-apropos [52] был выбор песенки! Осборн и Роджер, зная, что жена Осборна — француженка, и помня о взаимной осведомленности, чувствовали себя вдвойне неловко, а Молли была смущена так, точно это она сама была тайно замужем. Однако Синтия пела, а ее мать слушала задорную песенку, улыбаясь, в полном неведении о ее тайном смысле. Осборн инстинктивно подошел и встал позади Синтии, сидящей за фортепьяно, готовясь переворачивать нотные листы, если это понадобится. Он держал руки в карманах, и взгляд его не отрывался от ее пальцев, а выражение лица оставалось серьезным при всем веселом лукавстве куплетов, которые она так игриво пела. Лицо Роджера также было серьезно, но он держался гораздо более непринужденно, чем брат, и его даже отчасти забавляла неловкость ситуации. Он заметил встревоженный взгляд Молли и ее пылающие щеки и понял, что она относится к этому досадному происшествию с большей серьезностью, чем оно того стоит. Он пересел ближе к ней и вполголоса сказал:

— Запоздалое предупреждение, не так ли?

Молли подняла на него глаза и так же негромко ответила:

— Мне так жаль!

— Вам не о чем жалеть. Он не станет долго переживать из-за этого, к тому же мужчина должен отвечать за последствия, когда ставит себя в ложное положение.

Молли не знала, что на это ответить. Она опустила голову и промолчала. Она, однако, видела, что Роджер не переменил положения и не убрал руку со спинки своего стула. Причина этой неподвижности вызвала ее любопытство, она наконец взглянула на него и обнаружила, что его взгляд устремлен на двоих у фортепьяно. Осборн что-то увлеченно говорил